Тут и начинается вопрос об искусстве… Художественная промышленность вовсе не есть просто художественное производство полезных вещей в утилитарном смысле этого слова… Все, что развертывает человеческую природу, что организует жизнь так, что она становится свободней и радостней, все это безусловно полезно». Запечатлеть всю красоту помогут фотокниги.

По мысли Луначарского, красота нужна затем, чтобы приносить людям радость. Мысль о радостном предметном мире, который должен окружать человека, пронизывает все рассуждения Луначарского о понятии красоты и в данной статье и во многих других: «…человек есть человек, и, стремясь к утилитарным благам, он считает одной из самых высоких полезностей именно радость жизни. И всякий поймет, что жить без такой радости, в сущности говоря, не стоит».

Можно теперь углубиться дальше в вопрос о критериях эстетической оценки продуктов машинного производства. В целом Луначарский ясно ставит вопрос о необходимости неразрывного «союза промышленности и искусства». Он одобряет эстетику за то, что она охватывает теперь и машину. «Такое расширение понятия эстетики законно», — пишет он в предисловии к книге В. Волькенштейна «Опыт современной эстетики» (1931). Но он предлагает не смешивать задачи эстетики в освоении машин и, например, архитектуры. В книге Волькенштейна мы встречаемся с довольно распространенным представлением, что эффект красоты от машины непосредственно порождается впечатлением от целесообразного соединения ее частей, их целостности, то есть что машина становится носителем абстрактной красоты в силу одного только ее целесообразного построения. Луначарский признавал красоту целесообразного и не раз об этом заявлял: «Целесообразность не только нужна своим экономическим, хозяйственным значением, но она производит эстетическое впечатление красоты, совершенства». Но в то же время Луначарский говорит и о красоте другого рода. Конечно, хорошо построенный завод, пишет Луначарский, обладает своей могущественной красотой, красотой целесообразности.